|
Через две недели, 6 марта, Нарва отметит
скорбную годовщину – 59 лет со дня начала массированной бомбардировки города.
В 1944 году в течение этого дня, а также на протяжении нескольких
последующих, прекрасный старый город был полностью уничтожен. Впрочем, войну
Нарва узнала уже раньше – авианалеты на город
осуществлялись и в предыдущие военные годы. Но тогда практически не
уничтожались мирные объекты, жилые кварталы. В марте же 1944 года, когда
основная часть населения уже была эвакуирована, разрушение города стало
носить тотальный характер. И именно эта дата – 6 марта – стала для Нарвы Днем
Памяти. В этот день мы вспоминаем все то, что связано со старым городом, с
его людьми, домами, улицами – со всем тем, чего уже никогда не вернешь.
Сегодня «Нарвская газета» печатает
воспоминания о мартовской бомбежке города, написанные старой нарвитянкой Татьяной Гончаренко (Бельской). По сути, это
ни что иное, как война, увиденная глазами девочки.
«Мы пережили бомбежку все вместе:
бабушка, мама и я. Но после никогда о ней не говорили... Мне тогда было 11
лет, но война сделала меня взрослой. Я помню все так хорошо, словно бы это
было месяц назад: и звуки, и краски...
6 марта мы все помылись в бельевой лоханке. Бабушка нагрела на плите воды,
жарко натопила кухню. Помывшись, собирались пить чай, но не успели – началась
бомбежка...
Бомбить начали в 6 часов вечера с Таллиннского шоссе. Сперва
самолеты летели высоко со стороны России. Затем они разворачивались,
сбрасывали бомбы и уже низко улетали за Ивановскую.
Следом летела новая волна самолетов. Те сбрасывали зажигалки на уже
разрушенные районы. Вокруг все горело. Мы открыли шторы затемнения, чтобы не
сидеть, как в черном мешке, а видеть, что происходит.
Гул самолетов не прекращался. Кроме того начался
артиллерийский обстрел. Все небо было красным, на улице светло, как на закате
солнца... Свист снарядов и близкие разрывы не прекращались. Было страшно...
Взрыв где-то рядом. И опять – воет, воет все ближе. И – тишина, только шорох
в ушах... Открыли глаза (мы все забрались на одну кровать – мама, бабушка и
я) – над нами было небо. Крыша нашего домика куда-то улетела, не оказалось и
стены, у которой стояла кровать... Получилось, что прямо с кровати мы
спустили ноги на улицу. Нигде не было видно ни деревьев в садике, ни стены,
ни крыши. Даже не знаю, куда их закинуло через соседний каменный забор. Это
было прямое попадание. Высоко в небе со стороны России летели самолеты. По
гулу можно было определить, что их было много. Где-то за городом они
разворачивались, снижались, сбрасывали бомбы и почти над крышами низко
проносились обратно. А высоко над ними уже летела другая волна, и так без
конца... Вой самолетов, бомб, свист снарядов, разрывы следовали непрерывно.
Напротив загорелся дом Морозовых и горела типография. Мама повела нас в
бомбоубежище – раньше мы туда никогда не спускались. Вместе с жителями
соседних домов там были и два немца. Бомбежка не прекращалась, дом все время
содрогался, кажется, бомбили только нашу улицу. Выход оказался завален, а
надо было выйти наружу, чтобы не сгореть живьем. Немцы нашли в подвале
лестницу и через какое-то отверстие, пробитое снарядом, помогли людям
выбраться из бомбоубежища и выйти к «пожарке».
Улица наша превратилась в бурлящий поток, эту реку-поток тающего снега нам
пришлось перейти вброд. Стали спускаться к реке, там вроде бы не бомбили.
Напротив крепости, на углу, стоял одноэтажный рыбацкий домик. Там мы
укрылись, но ненадолго. Осколком пробило одну из бочек, стоявших во дворе
дома. В бочках были дымовые завесы, дышать стало невозможно.
На горке возле Липовой ямки обнаружили воронку, прямо по
краям легли в нее все трое. Через нас летели снаряды, осколки, камни. Бомбили
в районе Петровской площади и за массивами домов по улице Мальми.
Один раз низко над нами пролетел самолет и пропал за Ивановской.
Близко, буквально над головой что-то просвистело, и в яму, где мы лежали,
упал камень.
Казалось, этой ночи не будет конца... Но вот разрывов стало меньше, мы
выбрались из воронки и вернулись назад к рыбацкому домику. Его уже
разбомбило, бабушка не могла идти дальше и осталась в развалинах.
Стало светать. Мы повернули за дом Туйска, везде
дымились развалины и догорали деревянные дома. Мы в чем были, в том и
остались. Моя мама была удивительно мужественной: ни слез, ни лишних слов.
Молча взяла меня за руку и повела к Темному саду.
На том месте, где потом был кинотеатр «Пунане
Тяхт», мы увидели мужика в телеге. Раздался гулкий взрыв небольшого снаряда –
с Ивановской стороны стреляли по этой телеге прямой наводкой. Мгновение, и
телеги с мужиком как не бывало. Заржала упавшая лошадь, забилась в агонии, а
на дереве повис, качаясь, окровавленный сапог с оторванной ногой – все, что
осталось от мужика. На Рыцарской улице увидели человека с тачкой, какой-то
обрубок был в ней: без рук, без ног, практически без лица. И этот обрубок
как-то мог говорить и все просил: «Застрелите меня, застрелите меня...». Мама
сказала: «Не смотри», но я видела все. Рот у того человека, хоть и залитый
кровью, был цел, но не было ни носа, ни глаз.
Кто-то сзади закричал, мы обернулись и увидели, как падает стена горевшего
каменного дома. Она наклонилась и, не дойдя до земли, рассыпалась. Все это –
и нас, и падающую стену – снимал немецкий кинооператор.
Наконец дошли до убежища под Темным садом. На первом от земли этаже у немцев
были устроены нары, нам показали на лестницу, что вела ниже. Спустившись в
полной темноте, вышли на какой-то огонек. У коптилки сидели немолодые одетые
женщины. Кроме меня, детей там больше не было. Мама ушла за бабушкой, я
осталась в подземелье – одна среди чужих и,
наверное, задремала. Когда очнулась, мама устраивала бабушку у стенки на
полу, на чужих узлах. В этот день мы больше никуда не выходили, отдыхали
после страшной бессонной ночи.
Наступило утро следующего дня – 7 марта 1944 года. Мы вышли на воздух, мама
набрала в пригоршню снега, умыла лицо и велела мне тоже умыться. Я со страхом
последовала ее примеру, но оказалось, что снегом умываться даже приятно.
Вытерли лицо маминым носовым платком.
Немцы погнали народ работать. Пошли убирать улицы, собирать убитых,
заваливать воронки от бомб камнями – работали на Таллиннском шоссе. Убитых
хоронили в окопах в Выйтлевском садике.
Две недели мы сидели под Темным садом. А потом беженцев из
Нарвы отправили на грузовиках в Йыхви, товарняком –
в Тапа, по узкоколейке – в концлагерь в Тамсалу...
В Нарву мы вернулись уже осенью сорок четвертого».
Татьяна Гончаренко (Бельская)
Литературная обработка воспоминаний
Татьяны Станиславовны Гончаренко (Бельской) выполнена Светланой Горпинченко для литературно-исторической антологии о
Нарве (“О милой сердцу стороне”).
"Нарвская газета"
|
